Ядя, однако, старалась не сдаваться. Есть масса людей, которым вообще некуда деться. Бывали дни, когда она благодарила судьбу за свою крохотную квартирку. Например, когда смотрела по телевизору репортаж о Чечне или выжженном войной Ираке.
— Я пожарю тебе блины, — вдруг заявила она, почувствовав внезапный прилив энергии.
Готя, выросший на полуфабрикатах и бутербродах, взвизгнул от радости:
— Супер! А ты не устала?
От этого «Супер!» Яде будто током прошило мозг. Она вдруг осознала, что ее собственный сын считает чудом то, что в других семьях является самым обычным делом. На минуту она ощутила себя очнувшейся от белой горячки алкоголичкой, которая, наконец, вспомнила, что у нее есть ребенок, и принесла ему кусок хлеба. Воображение нарисовало Готю, прижимающего к груди корочку, как самое большое сокровище.
«Какая же из меня мать?» — подумала она. Чувство вины душило ее так, что перехватило дыхание.
— Или нет, я запеку курицу! Или сделаю сдобный пирог! — все более запальчиво выкрикивала Ядя, чтобы заглушить сидящего в ней скептика, скрипучим голосом повторяющего: «К черту, к черту, к черту все, хватит!»
Густав наблюдал за матерью со стоическим спокойствием. Он знал: Яде нужно дать время, чтобы она сама притормозила. Но когда она, вместо того чтобы сбавить обороты, принялась вытаскивать из шкафчика наполовину проржавевшие кастрюли и противни, он моментально вмешался:
— Эй, эй, у нас проблема, мам: нет духовки…
— Что? — Ядя оторвала взгляд от груды кухонного хлама.
— У нас нет духовки, чтобы что-то испечь.
— Действительно, — согласилась она, и фьюююю… из нее вышел воздух.
А ведь она так хотела (и была готова) самоотверженно исполнить свой долг: сделать какую-нибудь чертову кулебяку с капустой и грибами или любое другое трудоемкое блюдо, имеющееся в репертуаре каждой уважающей себя матери-полячки. Месила бы и месила это тесто израненными руками в сомнамбулическом воодушевлении до тех пор, пока не свалилась бы от изнеможения…
В тот вечер они так и не поели на ужин блинов, потому что, как только первая порция теста шмякнулась на сковородку, раздался громкий стук в дверь.
За дверью стояли Уля и Сарра с глуповатыми улыбками на устах, что предвещало — бог знает по какой причине — чудесный вечер.
Сарра держала в руке пачку конвертов:
— Ты не берешь с коврика почту? Может, там что-то важное…
Важное? Ядя не питала иллюзий. Наверняка очередные рекламные листовки. Эти агенты только и думают, как бы выудить у нее последний грош.
— Важное — это повестка-предупреждение от судебного пристава. Но прежде чем это произойдет, я собираюсь под чужим именем удрать на Балеарские острова. Ладно, входите.
Еще не так давно мамины подруги казались Готе ангелами-спасителями. Но с некоторых пор каждый их приход приводил к тому, что на следующее утро Ядя страдала от похмелья.
— Вы снова будете пить? — деловито спросил мальчик с ходу.
— Господи, да у этого ребенка не глаза, а рентген, — охнула Сарра, ткнув локтем свою спутницу. — Ну, скажи что-нибудь.
— Почему я? — запаниковала Уля.
— Потому что у тебя трое детей, и ты знаешь, как отвечать на трудные вопросы.
— Ну, ладно… похоже, дружочек, что так.
Подмигнув Готе, она вынула из пакета бутылку водки и подрумяненную курицу.
— Неплохо, — резюмировала Ядя, а тем временем Уля продолжала кокетничать с ее сыном.
— Ох, у нас еще есть малиновый сироп и соус табаско. В притоне, где пьют, такого не точно найдешь. Ешь давай курицу, я только что приготовила.
Курица пахла умопомрачительно и манила не хуже миллиона долларов. Мальчик громко сглотнул. Самолюбие боролось с врожденной прожорливостью, не позволяя капитулировать сразу.
— Хотите меня подкупить, да? — Повисло долгое молчание. — Ладно, сдаюсь.
— Урррааа! — с облегчением прокричали женщины.
Подобревший после еды Готя мгновенно был отправлен на нары, а подруги занялись приготовлением изысканного коктейля. На самом дне бокалов — тонкий слой малинового сиропа с несколькими каплями табаско, остальной объем заполнила водка.
— Обжигающее и крепкое, а в конце чуточку сладкого. — Ядя плотоядно облизала губы. — В общем, как в жизни…
— Ну да, сладкое в конце — это то, что надо… — хихикнула Сарра. — Мешко звонил?
— Может, и звонил. Но, к сожалению, не мне. Хотя знаете что? Несмотря на полное отчаяние, я счастлива, что это уже позади. Я же все время боялась, что рано или поздно он меня бросит. И так сильно сконцентрировалась на ожидании, что не могла спокойно функционировать. А теперь, когда это уже произошло, у меня такое ощущение, что я наконец могу начать жить.
— Самоисполняющееся пророчество, дорогая. Нельзя убежать от собственных страхов. То, чего мы больше всего боимся, всегда догоняет. Я, например, всю жизнь боялась, что у меня вырастут шишки на ногах.
— Ты шутишь? Ты ведь дочь ортопеда!
— Вот именно! Это была прямо-таки навязчивая идея — и вот, пожалуйста. — Сарра выставила на обозрение изящные ступни, немного деформированные в области большого пальца.
Ядя уставилась на них как загипнотизированная.
— Прекрати, а то я почти чувствую, как они растут! — Дочь ортопеда со смехом поджала пальцы.
— Да нет… Я просто думаю о том, что сказала. Что я могу наконец-то начать жить… Это поразительно. Я и в самом деле последние два года была недееспособна. Все, что я делала, было подчинено Мешко, и только Мешко. Меня все время парализовала одна и та же мысль: что он на это скажет?